I.

Извѣстно, что наши заговоры отъ трясавицъ или лихорадокъ приписывались въ старинныхъ рукописяхъ Iеремiи, отожествлявшемуся до послѣдняго времени съ Iepeмiей, богомильскимъ ереciapxoмъ. Не распространяясь по этому поводу, мы должны, съ своей стороны, сдѣлать два замѣчанiя: 1) составителемъ одной изъ редакцiй Сисинiевской молитвы могъ быть какой-нибудь Iеремiя; вѣpнѣe же онъ былъ просто ея распространителемъ; 2) уже доказано проф. М. П. Соколовымъ 1), что Iеремiя и попъ Богомилъ - не одно и то же лицо; заговоры даютъ тому новое подтвержденiе: въ нихъ нѣтъ ничего такого, что можетъ быть отнесено на долю непосредственнаго влiянiя богомильства.

Начнемъ съ того, что заговоры отъ трясавицъ въ наши старинныя рукописи забрались подъ именемъ молитвъ. Между тѣмъ, известно, что богомилы не признавали никакихъ молитвъ, исключая одной "Отче нашъ", которую, какъ данную самимъ Богомъ, они считали несомнѣнно богодухновенной. Не вяжется съ ихъ ученiемъ и фактъ чудесной власти святого Сисинiя надъ демонами: одной изъ яркихъ сторонъ было отрицанiе возможности чуда даже со стороны Спасителя. Въ этомъ отношенiи они примѣняли къ своей теорiи самыя свидѣтельства Евангелiя и въ описанiяхъ чудесъ видѣли глубокую аллегорiю, вразумительный прообразъ благодати небесной. Нельзя сказать, чтобы и почитанiе святыхъ находило прочную опору въ ученiи богомиловъ, - по крайней мѣрѣ наряду съ праздничными днями они не почитали ни изображенiй и мощей святыхъ, ни креста Господня, обращенiе къ которому находимъ въ заговорахъ древнѣйшей редакцiи. Нигдѣ мы не встрѣчаемъ упоминанiя главнаго представителя демоновъ, Сатанаила (Satanaёl); въ заговорахъ демоны являются въ видѣ простоволосыхъ, безпоясыхъ

1) См. матерiалы и замѣтки по старинной славянской литературѣ. Вып. I. М. 1888.

121

122

женъ, тогда какъ богомилы учили, что изъ всѣхъ живущихъ, на землѣ тварей, убiйство которыхъ запрещалось самымъ строгимъ образомъ, позволительно было умерщвлять только гадов, потому что въ нихъ поселялись злобные демоны. Такимъ образомъ, появленiе въ заговорахъ женоподобныхъ существъ вмѣсто демоновъ-гадовъ съ богомильской точки зрѣнiя при отсутствiи какого-либо слѣда, прежняго воззрѣнiя, если предположить фактъ замѣны одного другимъ, представляется чрезвычайно неожиданнымъ и мало вѣроятнымъ, несмотря на странный взглядъ богомиловъ на женщину.

Сказаннаго достаточно, чтобы видѣть, что въ лживыхъ отреченныхъ молитвахъ отъ трясавичнаго недуга нѣтъ ничего спецiально-богомильскаго. Если же онѣ и носятъ нѣсколько странный съ христианской точки зрѣнiя, дуалистическiй характеръ, то это объясняется съ одной стороны иcторieй ихъ происхожденiя, а съ другой дуализмомъ въ народно-космогоническихъ-представленiяхъ вообще, обусловливаемымъ сложною сѣтью нацiоналистическихъ и религiозныхъ движенiй. Если мы по лѣтописнымъ источникамъ прослѣдимъ религiозную :жизнь XI, XII вѣковъ, то намъ представится печальная картина почти безпрерывной, тревожной борьбы еще не окрѣпшаго и не освободившагося отъ языческой оболочки христiанства съ теченiемъ новыхъ вѣянiй, приливавшихъ на Русь вмѣстѣ съ т. н. кудесниками или волхвами. Приходили волхвы и отъ Финовъ, славившихся волшебствомъ, приходили, вероятно, и отъ скандинавовъ съ варягами, являлись съ запада, съ юга и востока. Приходившiе, такъ сказать, культивировались, приноровлялись къ нормамъ русской жизни, прiобрѣтали учениковъ и, такимъ образомъ, распространяли сѣмена своего ученiя. Наши лѣтописцы не разъ упоминаютъ о всевозможныхъ кудесникахъ и чародѣяхъ, но, можно думать, они отмѣтили лишь выдающiеся моменты oжeсточенной борьбы кудесничества съ христiанствомъ, и едва ли можно сомневаться, что каждый изъ разсказанныхъ лѣтописцемъ случаевъ не прикрываетъ цѣлой cepiи подобныхъ же, или менѣе значительныхъ, или просто ускользнувшихъ отъ слуха лѣтописца. Наконецъ, онъ заноситъ факты остраго, уголовнаго характера и нигдѣ не останавливается на фактахъ мирнаго распространенiя ученiя волхвовъ, о результатахъ котораго мы узнаемъ изъ тѣхъ правительственныхъ и литературныхъ средствъ и мѣръ, которыя были направляемы къ искорененiю лжеученiй. Лѣтописи касаются въ этомъ вопросѣ, главнымъ образомъ сѣверныхъ мѣстностей тогдашней Руси, каковы-Новгородъ, Суздаль, Ростовъ, Псковъ. Но въ Никоновской .лѣтописи и Степенной книгѣ мы имѣемъ, правда, скудныя свѣдѣнiя и о еретикахъ южной Руси. Въ 1004 и 1023 гг. въ Кiевѣ появляются- монахъ Адрiанъ и Дмитръ съ явными признаками богомыльскаго

122

123

ученiя, вродѣ непризнанiя iepapхiи и церковныхъ уставовъ. И природные славяне, по свидѣтельствамъ Прокопiя и Константина Багрянородного, были своего рода мастера колдовства хотя оно по характеру сближалось, какъ извѣстно, съ ученiемъ сѣверныхъ волхвовъ. Всѣ эти разнообразныя, со всѣхъ сторонъ шедшiя влiянiя накладывали одинъ и тотъ же мрачный колорить невежества и суевѣрiя на картину умственно-нравственной жизни тогдашней Руси, образовывали общiй темный фонъ, въ которомъ не было возможности разобраться и определить отдѣльныя, создавшiя его влiянiя 1).

Обратимся къ разсмотрѣниiю собственныхъ именъ, встречающихся въ заговорахъ отъ лихорадокъ. Въ научной литературѣ, нашей темы мы имѣемъ нѣсколько этюдовъ о именахъ. Румынскiй ученый Hasdeu въ сочиненiи своемъ (Cuvinte din betrânu Cârtile poporane ale Românilor in secolul XVI in legatura cu literatura ророrаnа cea nescrisa. Studiu de filologia comparativâ de B. Petriceicu-Ilasdeu. 1880) сопоставилъ ряды именъ русскихъ и румынскихъ текстовъ. Акад. Веселовскiй приводитъ эти сопоставленiя:

Вѣщица - Авѣщица и Avesha - Avezuha - Авизоя -Avaruza (?).

Имена Авѣщица, Aveziha, Avaruza принадлежать молитвѣ св. Сисоя, сообщаемой Hâsdeu и приведенной акад. Веселовскимъ. Эта молитва, между прочимъ, въ высшей степени напоминаетъ сербскiй текстъ, напечатанный въ Х книжкѣ "Starine'" Ковачевичемъ. Вопросъ о ближайшемъ соотношенiи выяснился бы окончательно, если бы извѣстны были имена румынскаго списка, которыхъ, къ сожалѣнiю, акад. Веселовскiй не сообщаетъ. Имя Avezuha принадлежитъ народному заклятiю изъ Буковины (Hâsdeu), а Авизоя, какъ и Мора, встрѣчается въ славянскомъ заговорѣ попа Симеона, помѣщенномъ въ магическомъ сборникѣ Григорiя. "Русскiя имена", замѣчаетъ акад. Веселовскiй, "не идутъ въ сравненiе, какъ позднiе эпитеты, явившiеся съ обращенiемъ молитвы отъ Гиллу въ заговорѣ противъ лихорадки (Трясея, Огнея и т. п.)". Но сопоставленiя у него на этомъ и кончаются. "Эти имена", говоритъ онъ далѣе, "частныя имена демона, вѣроятно, стоявшiя въ началѣ ceрiи и обобщенныя, какъ въ греческой статьѣ Gulod является въ томъ и другомъ значенiи. Здѣсь послѣдовательность именъ такая: 1) Gulod (Вѣщица), 2) Mwrra (Mwra) = Мора) первое имя у Симеона, 3) Buzod = Авизоя и т. д.

На имени Гилу и ея особенностяхъ останавливался И. Д. Мансветовъ въ своей статьѣ "Византiйскiй матерiалъ для сказанiя о 12-ти трясавицахъ" 2). Извѣстiя о ней восходятъ къ

1) См. Софiйскiй временникъ (изд. П. Строевымъ), томъ I, стр. 150. - Н. Рудневъ. "Разсужденiя о ересяхъ и расколахъ и т. д.". М. 1838.

2) Древности. Труды Арх. 0-ства. Т. IX, вып. I, стр. 24-36.

123

124

глубокой древности: византiйскiе писатели передаютъ со словъ другихъ наблюденiя надъ народными повѣрьями и апокрифическiя сказанiя, касающiяся этого демоническаго существа. Всѣ свѣдѣнiя о ней сводятся къ тому, что она привидѣнiемъ является у постели новорожденныхъ и убиваетъ ихъ. "Средневѣковая Gillw", заключаетъ Мансветовъ, "есть не что иное, какъ дальнейшее развитiе типа мифическихъ парокъ, или, лучше сказать, представленiе одной изъ нихъ, имеющей своей спецiальностью уходъ за дѣтьми.

Та серiя именъ русскихъ заговоровъ, которая говорить о своемъ нерусскомъ происхожденiи, можетъ быть сравниваема, съ одной стороны, съ именами греческихъ текстовъ. Выше было указано сопоставленiе именъ-Вѣштица -Авизоя-Гилу. Слово Buzod акад. Веселовскiй съ полнымъ основанiемъ сближаетъ съ ObizodJ (Test. Salom., о которомъ придется говорить ниже). Слово Buzod сопровождается поясненiемъ: "высасывающая изъ человѣка кровь, силы и т. д.", тогда какъ по Testam. Solom., дѣло 'ObizodJ" убивать дѣтей ( = Гилу), поражать глухотою уши, слѣпить глаза, смыкать уста уздою, губить разсудокъ и знобить тѣло". Эти-то поясненiя, присутствующiя во многихъ заговорахъ перваго вида, позволяютъ сдѣлать нѣсколько замѣчанiй о связи нѣкоторыхъ русскихъ именъ съ греческимъ именемъ Гилу, а слѣдовательно и съ остальными.

Такъ, въ 44-мъ заговорѣ у Ефименки 1) находимъ 11-е имя- Гладея; о ней сказано: "та человеку въ ночи спать не даетъ, бѣси приступаютъ и съ умомъ раздѣляютъ".

Въ 103-мъ заговорѣ у Майкова (Великор. Закл.) 11-я трясавица названа Гледея: "та буди всѣхъ проклатiе: въ нощи спать на даетъ, многiе бѣси къ тому человеку приступаются, и съ ума его сбрасываютъ, и спать не даютъ: на мѣстѣ не сидитъ".

Въ заговорѣ Москов. Иллюстр. Газ. (1892, № 65), который условно назовемъ заговоромъ А, 11-я трясавица-Гладѣя: "изъ всѣхъ сестеръ старшая, проклятая, - въ ночь человѣку спать не даю, бѣсы къ нему приступаютъ и на мѣстѣ съ ума сводятъ" .

Глядѣя-11-я трясовица Буслаевскаго заговора 2): "и та всѣхъ проклятѣе: въ ночи человѣку спать не даетъ, и бѣсы приступаютъ къ тому человѣку, и въ умѣ , онъ мѣшается".

Въ 43-мъ заговорѣ у Ефименки 11-я трясавица названа Голяда.

Ставя въ параллель имена и объясненiя русскихъ заговоровъ съ сопоставленiями, которыя мы находимъ въ книгѣ акад. Веселовскаго, можемъ съ достаточной убѣдительностью предполо-

1) Въ Трудахъ Общ. Люб. Ест., т. V, вып. 2.

2) Ист. Оч., т. II, стр. 47 и сл.

124

125

жить, что наша Голяда, Глядея, Гледея и т. д. представляютъ русскую перелицовку греческаго имени Gulod, Гилло, которая равна, по Веселовскому, Вѣщицѣ и пр. На русской почвѣ эти Годяда, Гляда, Гледея и пр. стоятъ въ близкой родственной связи съ названiями Ледея, Оледья, Ладо, Яда и т. д. Слѣдуетъ замѣтить, что измѣненiе собственныхъ именъ при распространенiи заговоровъ можетъ итти различными путями. Допустимъ, иностранное слово Гиллу (быть можетъ, въ видѣ Голу, Галу, ср. грузин. Али) 1) попадаетъ на русскую почву; тутъ оно стремится приспособиться къ какому-либо слову, близкому къ нему по звуку; приспособляясь, оно не сливается съ русским словомъ и первоначально не забываетъ своего значенiя Гилу, превратившись въ Гладѣю, не напоминаетъ о гладѣ - голодѣ и прочихъ развѣтвленiяхъ этого понятия, а сохраняетъ значенiе Гилу:

бѣсы спать не даютъ, приступаютъ и съ умомъ раздѣляютъ.

Но удалившись далѣе отъ своего звукового оригинала, перейдя, допустимъ, въ Ледею, это слово уже напомнило ледъ, ознобъ, - понятiе, совпавшее съ однимъ изъ свойствъ лихорадочной болѣзни, и результатомъ возникшаго, такимъ образомъ, логическаго процесса явились названiя-Ледиха, Знобея, Знобица, Знобуха, Зябуха и т. д. Сравнительно значительное отклоненiе имени въ сторону, намекающее, конечно, и на хронологическую послѣдовательность, влечетъ за собой измѣненiе значения; основной тонъ последнему даетъ измѣненное слово Ледея, образовавшаяся изъ Гледеи, уже такъ говоритъ о себѣ: "а Ледея, какъ ледъ студеный, знобитъ родъ человѣческiй, и не можетъ отъ него человѣкъ и въ печи согрѣться". Иногда, при распространенiи заговора старое имя забывается, но сохраняется значенiе или поясненiе, тогда возникаетъ новое имя изъ какого-либо управляющаго слова значенiя, такъ что нерѣдко этимъ объясняется тѣсная связь между именемъ и поясненiемъ. Въ заговорѣ А имя предыдущей редакцiи этого заговора забылось, но удержалось значенiе: "сушу человѣку кости, такъ что человѣкъ какъ

1) У Месховъ донынѣ жива память объ Али, зломъ генiи, поселяющемся въ домѣ во время родовъ женщины и преслѣдующемъ родильницу и новорожденнаго ребенка. А. С. Хахановъ въ своемъ очеркѣ "Месхи" приводитъ и заговоръ (въ русскомъ переводѣ) отъ Али (иначе - Ави-сули), ясно сохранившiй слѣды своего происхожденiя:

Али ули али выучила женщину (т. е. родильницу),

Кинжалъ, сѣть и гребень подложить подъ голову.

Поймала Али скверную мерзкую.

Отрубила кинжаломъ голову, прогнала во дворъ.

Петръ сидитъ у дверей, Павелъ же на кровлѣ,

Цѣпь лежитъ на порогѣ, а крестъ на кpoвлѣ. Господи, осѣни крестомъ здѣсь лежащую родильницу!

Ibid., стр. 9: Али - красивая дѣвица, причесывающая свои золотистыя кудри золотымъ гребешкомъ. См. Этн. Об. кн. X, стр. 10 и слѣд.

125

126

сухое дерево засыхаетъ". Управляющее слово здѣсь-кости, и вотъ изъ соотношенiя между этимъ словомъ и образомъ лихорадки возникаетъ новое имя Костея. Непонятно, вѣрнѣе - испорчено при перепискѣ, - слово, соответствующее по значенiю Ледеѣ, въ 44-мъ заговорѣ у Ефименки, именно Недра (Недѣа) (я?), о которой сказано: "знобитъ человѣка, не можетъ онъ и въ печи согрѣтися". Гладѣя, какъ мы видѣли, изъ русскихъ именъ стоитъ ближе всѣхъ къ греческой Гилло, въ которой одной какъ бы сосредоточились 12 демоновъ прочихъ заговоровъ. На русской почвѣ ея объединяющее значенiе слабо сохранилось въ тѣхъ близкихъ Гилло по звуковому составу названiяхъ, которыя знаменуютъ трясавицу, первую по силѣ между сестрами, старшую изъ нихъ. Такъ, о Ядѣ (Ирод-i-Яда?), 12-й и послѣдней трясавицѣ, равной Гладеѣ (Голядѣ), заговора А говорится, что она "на, (надъ) всѣхъ Яда, надъ всѣми сестрами глава и изъ всѣхъ болѣе проклятая"... Объясненiе на этомъ не останавливается, но дальнѣйшее теченiе его могло, конечно, и не восходить къ Гилу: далѣе сообщается, что эта же Яда - "угодница царя Ирода, усѣкшая главу Предтечи, принесшая ее на блюдѣ". Старшей же сестрой заговоры называютъ и Невею. Она по 44-му заговору Ефименки - "сестра большая и старшая трясавица, при усѣкновенiи честныя главы Предтечи несла главу на блюдѣ и всѣхъ злѣе и проклятѣе, къ которому человеку пристанетъ, тотъ не можетъ живъ быть". Приблизительно такая же характеристика дана ей и въ .№ 103 у Майкова. Слѣдуетъ заметить, что Невѣю (Невею) Афанасьевъ называетъ мертвящею, производя это слово отъ нава или навье - смерть 1).

По aнaлoгiи съ Ледеей, Знобицей, представляющей олицетвоpeнie одного изъ свойствъ лихорадки, создались многiя другiя имена русскихъ заговоровъ. Разсмотримъ нѣкоторыя изъ нихъ въ связи съ поясненiями, которыя, какъ можно уже было замѣтить, далеко не обязательны и встрѣчаются въ заговорахъ только перваго вида. Въ Ледеѣ, Знобицѣ воплотилось свойство лихорадки, сказывающееся ознобомъ; въ противоположность ему, другое свойство, выражающееся сильнымъ повышенiемъ температуры, жаромъ, - олицетворилось въ Огнеѣ, Огневицѣ, о которой Буслаевскiй заговоръ разсказывалъ, что она жжетъ тѣла человѣческiя такъ, какъ печь смоляными дровами распаляется. Почти также опредѣляетъ себя и вторая трясавица 43-го заговора Ефименки: "имя мнѣ Огнiя кипучiя, какъ въ печи смольнима дровами жгу человѣка". Огневица заг. А приблительно такъ же говорить о себѣ: "мнѣ имя есть Огневица, разжигаю сердце и голову". Тяжесть въ боку, быть можетъ, т. н. боль подъ ложечкой, олицетворилась въ Гнетеѣ, Гнѣтницѣ, которая заявляетъ,

1) П. В., т. III, стр. 88.

126

127

что она "ложится у человека по у (sic) ребрѣ (подъ ребра?), аки камень, здыхаетъ, здохнуть (т. е. вздохнуть) не даетъ, съ души сметываетъ". Этой Гнетеѣ Майковскаго заговора (103) соотвѣтствуетъ Iедея заговора А; она такъ говоритъ о себѣ: "ложусь у человека подъ ребро, какъ камень, вздохнуть не можетъ". Ломота въ костяхъ при лихорадкѣ, сопутствующая простуднымъ болѣзнямъ вообще, нашла себѣ олицетворенiе въ заговорной Ломеѣ; она "ломитъ, аки сильная буря, дерево, у человѣка кости и спину". Съ колебанiемъ значенiя встрѣчается Ломея въ 44-мъ заговорѣ у Ефименки: "она ложится на грудяхъ и подъ грудями и збиваетъ у человѣка всю утробу, всю перемутитъ". Отъ Ломеи же пошла Томея, въ свою очередь давшая Истому. Въ 44-мъ заговорѣ у Ефименки Томея, говоритъ о себѣ: "мнѣ есть имя Томея; та человѣка ломить, какъ буря сухое дерево". Здѣсь мы наглядно видимъ одинъ изъ случаевъ, какимъ путемъ совершается процессъ измѣненiя собственнаго имени сначала съ удержанiемъ прежняго значенiя, которое уже не соотвѣтствуетъ новому названiю: въ слѣдующемъ актѣ развитiя это значенiе измѣняется, причемъ приспособленiе къ новому имени не всегда бываетъ полно и закончено. Въ заговорѣ А Истома говоритъ о ceбѣ: "зноблю человѣку кости и голову (какъ Знобея или Ледея), яко буря сухое дерево (какъ Томея - Ломея). Пятая сестра-лихорадка въ Буслаевскомъ заговорѣ называетъ себя Грынушей: "она ложится у человѣка въ грудяхъ, плечи гноитъ и выходитъ харканьемъ". Названiе Грынуша не совсѣмъ понятно, но если сравнить значенiе ея и лихорадокъ, называющихъ себя Хрипушей, Хрипувитой, то можно сдѣлать предположенiе, что это Грынуша, есть испорченное Хрипуша. Хрипуша 44-го заговора Ефименки поясняетъ: "мнѣ имя Хрипуша. Стоя кашлять не даетъ, у сердца стоитъ, душу занимаетъ, исходить изъ человѣка, съ хрипомъ". Хрипувита заг. А: "человѣкъ не кашляетъ и не можетъ перевести духъ". Съ Хрипушей близка по значенiю "Усмагубиица" Ефименковскаго заговора (№ 44), которая говоритъ о себѣ: "та ложится у человѣка въ грудяхъ, у сердца и находитъ хрепотой". Весьма вѣроятно, при нѣкоторой общей испорченности текста, что эта Усмагубиица ничто иное, какъ искаженное Хрипувита (Хрипувита Усмагубиица) 1). Отъ Хрипуши же, которая кашлять не даетъ, получила начало Кашлея, откуда Кашея и, быть можетъ, Каса.

Свойство лихорадки закладывать уши, глушить больного, выразилось въ Глухеѣ: "мнѣ есть имя Глухея, - читаемъ въ заговорѣ № 103 у Майкова, - та ложится у человѣка въ головы

1) Въ рукописи это болѣе наглядно.

127

128

и уши закладываетъ, тотъ человѣкъ бываетъ глухъ". "Имя мнѣ Оглухища, находимъ въ № 44 Ефименки, - уши затыкаетъ и голову ломитъ, ежели проминуетъ годъ, то человѣкъ навѣчно будетъ глухъ".

Производить опухоль на человѣческомъ тѣлѣ есть дѣло Пухлеи, которая, по Буслаевскому заговору, характеризуетъ себя такимъ образомъ: "Пухлея же пущаетъ отекъ на родъ и человѣческiй". Пухея Ефименковскаго заговора (№ 44)-"та у человѣка плечи и утробу пушитъ". Подробнѣе разсказываетъ о себѣ Пухища заговора А: "подымаю, - говоритъ она, - человѣческую утробу и тѣло, яко пузырь, и духъ занимаю, и молвить не даю". Съ Пухнеей Буслаевскаго заговора, быть можетъ, родственна Унея Майковскаго (№ 103), о которой сказано, что она "аки выловицъ плетима пoпyщaeтъ тець и кровь"; положительно говорить трудно.

Самый цвѣтъ кожи на лицѣ человѣка изменяется, когда онъ заболѣваетъ изнурительной лихорадкой: лицо его желтѣетъ, и виновницей этой стороны болѣзни народъ считаетъ Желтѣю, Желуницу, которая, по Буслаевокому заговору, "какъ желтый цвѣтъ въ полѣ". Желтѣя Ефименковскаго заговора (№ 44) говоритъ: "тогда человѣкъ бываетъ желтъ, какъ въ куриномъ яйцѣ желтокъ". Желтея заговора А "пускаетъ на человѣка желчь, и онъ становится желтъ, какъ цвѣтъ въ полѣ". Наконецъ, Майковскiй заговоръ (№ 103) такъ опредѣляетъ Желтею: "испущаетъ на человѣка желчь, въ полѣ желтокъ и отдохнуть не даетъ". Нельзя ли въ словахъ "въ полѣ желтокъ" въ сравненiи съ двумя предыдущими текстами видѣть намекъ на то, какъ иногда изъ двухъ редакцiй составляется третья? По аналогiи съ Желтеей возникли названiя лихорадокъ: синяя, бѣлая или бѣлѣя и пр.

Корчить больного, сводить на рукахъ и ногахъ суставы - есть дѣло трясавицы Корчеи, по другимъ спискамъ - Корчуши, Коркуши, Окоркущи, о которой заговоры согласно утверждаютъ, что она смыкаетъ жилы ручныя и ножныя, "влечетъ", тянет (Еф. № 44); по заговору А она, сверхъ того, "щемитъ сердце и голову".

Въ № 43 у Ефименки пятое имя демона - Елина. Как объяснить его? Позволю себѣ предложить слѣдующую догадку. Погодинскiй индексъ отреченныхъ книгъ обращается съ осужденiемъ противъ "лживыхъ врачевальныхъ молитвъ о нежитѣхъ''. Афанасьевъ приводитъ изъ пергаментной сербской рукописи два заговора, сообщенные акад. Буслаевымъ, причемъ считаетъ сродство этихъ заговоровъ съ заговорами отъ лихорадокъ очевиднымъ: "Здѣсь", говоритъ онъ, "та же встрѣча благого божѣства съ злымъ духомъ болѣзней, тѣ же вопросы и отвѣты и

128

129

то же изгнанiе демона побѣдоноснымъ оружiемъ громовника 1). Послѣднiя слова, конечно, остаются на отвѣтственности ревностнаго сторонника отжившей мифологической школы; для насъ важенъ фактъ сходства тѣхъ и другихъ заговоровъ. Дѣло въ томъ, что въ заклятiяхъ противъ нежита встрѣчаются слова елѣна (и елѣнъ) въ такой обстановкѣ: "святы Михаилъ-Гаврилъ гредѣше, вьзьмь желѣзнъ лукъ и желѣзны стрѣлы, стрѣлати хотя елѣна и елѣну, и не обрѣте ту елѣна и елѣну, но обрѣте нежита, иже сѣдѣше, камы рацѣпивьи т. д. Послѣ угрозы Михаила-Гаврiила нежить обѣщаетъ бѣжать въ гору и влѣзть въ елѣну главу. Схожiй заговоръ помѣщенъ у Ефименка (№ 15); въ немъ, между прочимъ, тотъ же Михаилъ-Гаврiилъ приказываетъ нежиту влѣзть въ оленью голову, такъ какъ она можетъ вынести причиняемыя имъ страданiя: "та ти есть трьпѣлива, трьпѣти те", сказано въ заговорѣ. Можно предположить, что Елина Ефименковскаго заговора образовалась изъ елѣна (елена) заговора отъ нежита, тѣмъ болѣе, что трясавицы бываютъ звѣрообразны по нѣкоторымъ славянскимъ и греческимъ текстамъ: львь и скоумень 2), яко медвѣдь...wV ojiV ,wV dracwn, wV erpeton tetrapodon . Сюда же, можетъ быть, относится и Оленеса Иващенковскаго заговора 3).

Объясненiя нѣкоторыхъ греческихъ именъ еще за два столѣтiя предложилъ Котельеръ въ своихъ примѣчанiяхъ къ изданному имъ греческому Номоканону. Отчасти мы воспользуемся ими по указанiю И. Д. Мансветова. Они касаются, главнымъ образомъ, именъ списковъ Алляцiя. "Buzod отъ buzw, buzainw сосать, будетъ значить-высасывающая изъ человѣка кровь, жилы или что другое. Marmarod, отъ marmaroV, даетъ нѣсколько представленiй: о бѣломъ и блѣдномъ, о холодномъ и неумолимомъ". Мансветовъ отдаетъ предпочтенiе первому, которое наводитъ на эпитетъ трясавицы въ нашихъ сказанiяхъ -блѣднѣя, бѣлѣя. Petasia - летающая, болѣе отдаленное значенiе - "растягивающая", откуда и названiе шапки земли греческой - "petasoV", съ крыльями, полями. Pelagia - морская, bordona, отъ слова мулъ, оселъ, вьючное животное, - соотвѣтствуетъ onosceloV въ магическихъ формулахъ. Apletod - то, чего нельзя наполнить, - ненасытимая. Camodracaina - змiя, драконъ, ползающiй по землѣ. Anabardalaia - слово болѣe трудное для объясненiя: его можно производить или согласно съ Котельеромъ, отъ braduV, и тогда оно будетъ значить: приводящая въ состоянiе неподвижности, оцѣпенѣнiя, или можно производить отъ baruV и daloV (морозъ,

1) Ibid., стр. 96.

2) Львенокъ. - Кумнаго серб. заг. (Star. X, 283)?

3) Чубинскiй. "Труды" и т. д. Т. I, стр. 120. Ср. П.Ефименко, Мaлopoc. Закл., № 33, 34.

129

130

холодъ),-въ такомъ случаѣ получится представленiе о Гилу, какъ знобеѣ и хладеѣ, по выраженiю нашихъ сказанiй. 11-ое прозвище можно читать двояко: hsucranwspa и hsucanwspastria (anaspaw, contraho, extraho, excindo): по первому чтенiю будетъ значить - сжимающая холодомъ, замораживающая, по второму - вытягивающая душу. 12-ое paidopnictria - "удушающая дѣтей". Между прочимъ, греческое имя hsuc(r)anwspastra даетъ акад. Веселовскому поводъ къ слѣд. сличенiю: "perturbatrix animorum (АА SS. Maii VI, Corollar, p. 24) - ц. сл. "душепрелестница" (мрелестин. заг. Качановск. ?). Ористу (Орысту) Ефименковскаго заговора (№ 44), сохранившуюся, какъ Имарто и Apia, изъ старыхъ магическихъ формулъ, Мансветовъ объясняетъ отъ wrizw опредѣляю, razicon судьба, "а отсюда слав. оризницы, т. е. дѣвы - судицы, рѣшительницы судьбы".

Въ нѣкоторыхъ заговорахъ, преимущественно извлеченныхъ. М. И. Соколовымъ, имена трясавицъ забыты, но сохранились опредѣленiя ихъ дѣятельности. Въ заговорѣ № 1, напримѣръ, находимъ трясавицъ: "иже доуше погубляють, иже человѣкы разьбивають (убиица, убiйца?), иже всѣмъ твари корить, иже отроки ieмлеть".

Интересный случай образованiя цѣлаго ряда именъ даетъ первое имя заговора № 4 (Мат. и Зам.): "вѣщица, iaжe въ человѣка воображаеться". Послѣднее слово дало, очевидно, поводъ къ образованiю двухъ именъ, попадающихся въ томъ же заговорѣ: ображьница, прѣобазница. Эта прѣобразница въ заговорѣ Ковачевича (Starine, X, 283) превратилась во второобрезанцу, обрезаницу, изменившихся, въ свою очередь, въ облизаницу, преоблизаницу заговора Каченовскаго (Starine, XIII, 155). Мы помнимъ, что вѣштица = авизоя = Obuzd = Gulod.

Въ томъ же № 4 вѣщица разсказываетъ Сисинiю о себѣ: "азъ доубие ис корѣне иземлю 1) и юность женамь прохождю, iако медвѣдица и iако кокошь" (подраз.-являюсь). Сравненiе со змѣею и голубицей подало поводъ къ образованiю самостоятельныхъ именъ: змиiа (Мат. и Зам.), голоубница (Качен. Star., XIII, 155), голубица (Мат. и Зам. № 4).

Съ "бѣсицей" акад. Веселовскiй сравниваетъ малор. бешыху:

"бехъ,-Иродовъ сынъ, а одынадцать бешыхъ-дочки Иродовы". Бешыха, говоритъ онъ, дѣйствительно, встрѣчается въ заговорѣ

1) М. И. Соколовъ приводитъ въ сравненiе малор. загов.:

Дубе, дубе зеленiй,

Я тебе ззiм

3 гиллям и коринням.

Я предложу сравнить также бѣлорусскiй (Ром. ibid, стр. 165, № 30) заговоръ: "На мори на лукоморьи стоиць дубъ. Дубъ, дубъ, возьми молодзенца цеменный зубъ, а вы, сучищи, возьмиця зубищи... а ня возьмете-зъѣсь енъ цябе зъ гольлемъ и съ кореньнемъ". Ср. дубъ мамврiйскiй-заговоровъ.

130

131

"одъ пропасныцi", трясцi, лихоманки, лихорадки. (Труды 3 арх. съѣзда и т. д. 175-176 стр.):

Бишыхо татарко,

Бишыхо цыганко,

Бишыхо жидiвко!

................

Уди соби на сине море и т. д.

Въ сущности бешыха,-продолжаетъ онъ,-болячка (пузырь, нарывъ), рожа: серб. бешика, рум. besica (лат. wesica), къ которой румыны обращаются съ особымъ заговоромъ (Teodorescu), тогда какъ въ малорусскихъ она перешла къ значенiю лихорадки, вѣроятно, по созвучiю съ древней вѣщицей". Быть можетъ, именно въ значенiи лихорадки упоминается бишиха въ Майковскомъ заговорѣ (№ 132) отъ сибирской язвы: "Пресвятая Богородица... укрой, утѣши отъ огня и отъ пламя, отъ сибирки и отъ опуху, отъ бишихи и отъ бросу, отъ ломоты и отъ колотья, и отъ миритлiцкiя (?) болѣзни, и отъ всѣхъ недугъ".

Вѣшица же, соотвѣтствующая нашей вѣщицѣ -вѣдьмѣ, вылетающей въ трубу, распарывающей брюхо спящей женщины и съѣдающей младенца, подобно Гилу, рисуется народному воображенiю сербовъ: вiештица се зове жена koja... лети по куhама и jeде луде, а особито малу дjецу.

Греч. Mwrra происходитъ, по объясненiю Котельера, отъ moroV, глупый, безразсудный, - есть эпитетъ судьбы и соотвѣтствуетъ средневѣковому-fatalis, tatua, fea. Къ Mwrra (Mwrra) восходить наше мора (№ 1 Мат. и Зам.), быть можетъ,-тмора и нагимора заговоровъ Ковачевича и Каченовскаго, "maga, новогреч. Mwra - кошмаръ и т. д., рум. moroiulutin, vampire. Въ одномъ румынскомъ заклiнанiи, близкомъ къ типу нашихъ заговоровъ, встрѣчаются мужскiя и женскiя моры; предъ Богородицей проходить цѣлый рядъ чудищъ, направляющихся высасывать кровь у такого-то; среди нихъ-

Moroi cu moroaie,

Strigoi cu strigoaio. (Ак. Веселовскiй).

Въ одномъ изъ русскихъ заговоровъ, именно въ молитвѣ отъ нечистаго духа (Ефименко, № 22), находимъ первое имя- Листопуха (откуда Лопуха той же молитвы), быть можетъ, отъ Листопадницы бѣлорусскаго заговора. Акад. Веселовскiй дѣлаетъ попытку сблизить Strigl греческаго текста, отвѣчающую стригѣ бѣлорусской (чешск. striha. слов. stryga, пол. strzyga, хорв. strigon), съ чешской полудницей (polednice), пладницей (Meridiana) попа Симеона и-также-бѣлорусской Листопадницей (пладница? спрашиваетъ ученый). Бѣлорусская стрига, читаемъ у Безсонова,- "это женщина огромного роста, съ распущенными волосами, впалыми щеками и зелеными кошачьими глазами... Прогнѣвавшаяся стрига можетъ натворить много лиха: она мо-

131

132

жетъ подмѣнить красиваго ребенка на урода, можетъ изувечить и даже совсѣмъ убить. Сильно озлобленная стрига схватываетъ ребенка и въ глазахъ матери размазживаетъ ему голову о камень". Сближенiе, дѣлаемое академикомъ Веселовскимъ, ждетъ еще матерiаловъ для своего объясненiя; пока можно сказать только то, что листопадница - названiе единичное. Сопоставлять едва ли возможно, но интересно указать на три листа въ русской молитвѣ на сонъ (Ефим., № 30), читающейся такъ: "Ангелъ мой, Хранитель мой, сохрани мою душу, скрѣпи сердце мое, а врагъ сатана откачнись отъ меня. Стоитъ храмъ; на храму написано три листа: се Марка, се Лука, се Никита великомученикъ Христовъ. Душу мучатъ (кто?) за Христа, (тутъ очевидный пропускъ - святые) Богу молятъ за меня" и т. д., слѣдуетъ обращенiе ко кресту. Словомъ, въ христiанскую молитву вошли намеки на прогнанiе злого духа, мученiя и запись именъ. Если листъ въ заговорахъ имѣетъ значенiе амулета въ видѣ записи именъ на бумагѣ, то, можетъ быть, объяснимо названiе листопуха, - листъ отъ опухоли, или нѣчто въ этомъ родѣ.

Названiя трясавицъ-убiйца, че(а)доморна, дауница, какъ и опредѣленiе "азъ оудавляю дѣти добрые" объясняются изъ сопоставленiя съ 9-мъ именемъ заговора попа Симеона (оно испорчено, но текстъ не трудно возстановить): дѣ... и w даважща (дѣти и т. д.), которое, какъ мы видѣли, уравнивается съ греческимъ paidopnictria. Другими словами, эти названiя представляютъ собою различной степени близости переводы съ греческаго.

Подобнымъ образомъ, какъ происходятъ, подъ влiянiемъ предыдущихъ словъ, измѣненiя въ корняхъ нашихъ именъ, пока кажущiяся случайными, точно также, по аналогiи съ окончанiями предыдущихъ, происходятъ измѣненiя въ окончанiяхъ послѣдующихъ именъ. Этимъ, быть можетъ, объясняются въ нашихъ заговорахъ ряды именъ съ одинаковымъ окончанiемъ: Трясея, Огнея, Ледея, Гнетея, Глухея, Ломея, Пухнея, Желтѣя; Изъѣдущая, Негризущая; Знобица, Трясовица и т. д. Вообще нашимъ заговорамъ далеко не чуждо стремленiе къ созвучiю; оно особенно ярко оказывается въ заговорѣ, напечатанномъ у Майкова подъ № 143: "На мори на Кiяни, на острови на Буяни, на камени на высокомъ стоитъ гробница, въ гробницѣ лежитъ красная дѣвица. Ты встань, востань, красная дѣвушка, возьми иглу линевую, зашей рану кровавую. Аминь, аминь, аминь" 1).

1) Интересны имена Дида и Ладо Афанасьевскаго заговора (Лѣтоп. русск. лит., т. IV, 79-80). Можно предположить, что Ладо (Лада, (Г)ляда) одного и того же происхожденiя, какъ и Яда, Голяда, Гладѣя другихъ заговоровъ. Когда утратилось это Г и оставшаяся часть обратилась въ Ладо, слово Дидъ, безъ котораго Ладо почти не употребляется въ нашей поэзiи, появилось предъ нимъ, какъ часть, дополняющая свое цѣлое.

132

133

Мы уже видели, что центральное лицо въ заговорахъ отъ лихорадокъ - св. Сисинiй. Для выясненiя причинъ, поставившихъ его въ роли защитниковъ отъ трясавицъ, мы должны обратиться къ нѣкоторымъ историческимъ свидѣтельствамъ.

Изъ тѣхъ лицъ, которые такъ или иначе касались этого вопроса, одни считали св. Сисинiя севастiйскимъ мученикомъ, другiе видели въ немъ Сисинiя, епископа лаодикiйскаго. Авторъ сочиненiя "Влiянiе церковнаго ученiя и древнерусской духовной письменности на мiросозерцанiе русскаго народа", г. Алексѣй Поповъ, высказывается, напримѣръ, такимъ образомъ: "Признанiе врачемъ отъ лихорадокъ Сисинiя, одного изъ 40 мучениковъ севастiйскихъ, обусловливалось, кажется, болгарскимъ влiянiемъ" (слѣдуетъ отзывъ индекса...1).

"Весеннее время, когда празднуется память Сисинiя (9 марта) и когда лихорадка особенно свирѣпствуетъ, могло способствовать закрѣплению за Сисинiемъ имени цѣлителя лихорадокъ". - Составитель житiя 2) Сисинiя, епископа лаодикiйскаго, опровергаетъ подобное мнѣнiе и видитъ целителя лихорадокъ именно въ Сисинiи лаодикiйскомъ, причемъ авторъ особенно настаиваетъ на томъ, что сказанiе (?) о св. Сисинiи, прогоняющемъ отъ людей лихорадки, говорить о немъ, какъ о святителѣ, а на иконахъ онъ изображается въ святительскомъ облаченiи. Акад. Веселовскiй не высказывается определенно ни въ ту, ни въ другую сторону.

Разберемся въ этомъ вопросѣ, и мы увидимъ, что и та и другая сторона до известной степени правы и что спорить въ сущности не изъ-за чего. Въ самомъ дѣлѣ, въ исторiи церкви извѣстно всего 9 Сисинiевъ, изъ которыхъ пять были святителями. Именно:

1) Сисинiй, одинъ изъ севастiйскихъ мучениковъ (320).

2) Мученикъ Сисинiй, дiаконъ римскiй (†355 г.).

3) Мученикъ кизическiй Сисинiй, пострадавшiй при императорѣ Дiоклетiанѣ.

4) Никопольскiй мученикъ Сисинiй, сожженный въ 320 г.

5) Сисинiй, новоцiанскiй епископъ въ Константинополѣ.

6) Сисинiй, епископъ лаодикiйскiй, жившiй въ началѣ IV вѣка, при Дiоклетiанѣ.

7) Сисинiй, патрiархъ Константинопольскiй, преемникъ Антика ( 426).

8) Сисинiй, епископъ римскiй († 708).

9) Сисинiй 2-ой, Константинопольскiй патрiархъ, прозванный Magister († 996).

1) Казань. 1883. Стр. 148.

2) См. "Мѣсяцесловъ святыхъ всею русскою церковью и мѣстно чтимыхъ и т.д. Bып.III, 1880. Тамб. Ср. Житiя святыхъ. Мартъ.

133

134

Изъ нихъ, на основанiи источниковъ ихъ житiй, отношенiе къ вашей задачѣ имѣютъ только 3 Сисинiя: севастийскiй, лаодикiйскiй и (косвенно)-кизическiй. Именно, въ честь послѣдняго, въ числѣ прочихъ шести кизическихъ мучениковъ, въ Казанской губернiи выстроенъ былъ въ память избавленiя отъ лихорадки монастырь: очевидно, Сисинiя - целителя считали однимъ изъ кизическихъ мучениковъ 1).

О Сисинiи севастiйскомъ отдѣльно мы свѣдѣнiй не имѣемъ, но о всѣхъ 40 мученикахъ въ житiяхъ святыхъ находимъ слѣдующее: "Воины за исповѣданiе Христа пострадали при Ликинiи въ Севастiи Армянской, въ 320 г. "Василiй Великiй въ похвальномъ словѣ говоритъ, что они осуждены были пробыть ночь подъ открытымъ небомъ около города въ озерѣ, покрывшемся льдомъ по причинѣ зимняго времени и сѣвернаго вѣтра, "что въ его (Василiя В.) время, т. е. лѣтъ черезъ 30 послѣ кончины ихъ, всѣ прибѣгали въ молитвахъ ко святымъ и что они, дѣйствительно, подавали просимое".

Что мы имѣемъ общаго въ этомъ свидѣтельствѣ съ типомъ легенды-заговора, несомнѣнно сложившагося на Востокѣ? - Обща обстановка дѣйствiя: одинъ изъ 40 мучениковъ, воинъ (ставшiй великимъ воиномъ въ заговорахъ) Сисинiй находится на берегу, озера въ виду приближающейся смерти: ему приходится испытать всѣ ужасы замерзанiя, - ознобъ, дрожь, галлюцинацiи и т. п. По крайней мѣрѣ, такъ должны были представлять себѣ положенiе его, какъ и всѣхъ прочихъ, бывшихъ съ нимъ, современники и ближайшiе потомки Сисинiя, и едва ли не существовало у нихъ по этому поводу какихъ-либо сказанiй, намъ пока неизвѣстныхъ. Достаточно сказать, - смерть ихъ сильно подѣйствовала на народное воображенiе; имена ихъ, по меньшей мѣрѣ, нѣкоторыхъ, надолго запечатлѣлись въ памяти, и вотъ - черезъ тридцать лѣтъ всѣ прибѣгаютъ къ нимъ съ молитвами и получаютъ исцѣленiе. Затѣмъ, дѣло надо представить такимъ образомъ. Съ теченiемъ времени имена севастiйскихъ мучениковъ стали забываться, искажаться, но имя Сисинiя сохранилось, во-первыхъ, благодаря какому-то исцѣленiю отъ лихорадки комита Патрикiя, совершенному Сисинiемъ, епископомъ лаодикiйскимъ, а во-вторыхъ, - постепенно становился извѣстнымъ цѣлый рядъ Сисинiевъ, угодниковъ Божiихъ, оживлявшихъ, слѣдовательно, память о чудотворцѣ Сисинiи. Исцѣленiе Сисинiя лаодикiйскаго разсказано въ житiи св. Артемона пресвитера. Начинается съ того, что комитъ Патрикiй, во исполненiе эдикта императора Дiоклетiана, отправился въ Лаодикiю, чтобы принуждать христiанъ къ служенiю римскiмъ идоламъ, а непокорныхъ мучить и убивать. Узнавъ о его прибли-

1) I. c. стр. 177.

134

135

женiи, епископъ лаодикiйскiй, Сисинiй, съ пресвитеромъ Артемономъ и нѣсколькими христiанами, ниспровергъ статуи боговъ въ храмѣ Артемиды, а самый храмъ сжегь. Конечно, Сисинiя и его помощниковъ ожидала мучительная казнь, но въ это самое время ярость комита измѣнилась на кротость, и вмѣсто того, чтобы подвергнуть ревнителей Христа мученiямъ, комитъ явился къ епископу съ униженной просьбой о помощи. Составитель описанiя страданiй свм Артемона, Метафрастъ, такъ разсказываетъ объ этомъ: "Приближающуся ему (т. е. комиту Патрикiю) къ церкви и бывшу яко едино поприще, внезапу объя его трасавица велика, яко и съ коня пасти ему, и огнь безмѣренъ объя его, и на носилѣхъ въ нѣкiй тамо прилучившiйся домъ несенъ бысть: бывшей же нощи и воинамъ съ кандилы присѣдящимъ болящему комиту и смерти того чающимъ, глагола комитъ къ доместикамъ (домашнимъ) своимъ: христiане прокляша мя, и Богъ ихъ мучитъ мя. Глаголаша ему доместицы: сильнiи бози и свѣтлая богиня Артемида,-тiи здрава тя сотворятъ. Тяжко же ему болѣзнующу и живота отчаявающуся, глагола къ воинамъ: шедше въ церковь христiанскую, рцыте епископу Сисинiю, - сице глаголетъ комитъ Патрикiй: - великъ Богъ христiанскiй, помолися убо за мя, епископе, да возстану отъ болѣзни сея тяжкiя, и сотворю образъ твой отъ злата и посредѣ града поставлю. Шедше же воини глаголаша о словеси комита, епископу. И отвѣща епископъ: злато твое съ тобою да будеть, аще вѣруеши въ Бога нашего, Iиcyca Xpиcтa, да избудеши болѣзни твоя. И посла паки комитъ, глаголющи: вѣрую въ Бога твоего, точiю да исцѣлѣю. Сотвори убо о немъ епископъ молитву, и aбie комитъ возста здравъ, не имый отнюдь недуга тѣлеснаго''. Но чудесно исцеленный отъ недуга комитъ не выполнилъ своего обѣта: онъ не только не увѣровалъ въ истиннаго Бога, но до конца жизни остался жестокимъ гонителемъ христiанъ. Есть вѣроятiе думать, что и Сисинiй скончался мученикомъ 1).

Стало быть, Cиcинiй, епископъ лаодикiйскiй, окончательно закрѣпилъ за Сисинiемъ севастiйскимъ, цѣлителемъ недуговъ вообще, значенiе цѣлителя отъ лихорадокъ. Чудо, совершенное епископомъ лаодикiйскимъ, произошло въ началѣ IV вѣка, (точный годъ неизвѣстенъ), а Сисинiй севастiйскiй погибъ въ 320 году, слѣдовательно, для позднѣйшихъ поколѣнiй эти два событiя были одновременными, и слiянiе двухъ Сисинiевъ въ одного могло совершиться весьма легко. Если же предположить, что чудо съ комитомъ Патрикiемъ произошло ранѣе 320-го года, то сущность дѣла не цзмѣняется: Сисинiй севастiйскiй закрѣ-

1) L. с.

135

136

палъ свое имя въ сложившейся уже легендѣ о чудѣ своего предшественника, измѣнивъ детали внѣшняго описанiя.

И вотъ - легенда о св. Сисинiи, прогонителѣ лихорадки, встрѣчается въ народномъ обиходѣ съ распространенными въ то время переживанiями древнихъ магическихъ заклятiй противъ демоновъ, олицетворяющихъ различные недуги; происходитъ слiянiе съ формулами, подходящими по характеру содержанiя и, путемъ взаимнаго влiянiя, вырабатывается общiй типъ легенды - заговора Сисинiевскаго типа.

При сравненiи русскихъ заговоровъ съ румынскими и греческими мы видѣли, что въ русскихъ совершенно отсутствуетъ эпизодъ о сестрѣ Сисинiя, Мелитинѣ, находящiйся въ названныхъ текстахъ. Даже болѣе - въ русскихъ заговорахъ не находимъ ни одного намека на этотъ эпизодъ, такъ что можно предположить, что существовало двѣ редакцiи заговоровъ: одна - съ эпизодомъ о Мелитинѣ и другая - безъ него, - и эта последняя перебралась и стала распространяться на русской пачвѣ.

Иначе говоря, можно думать, эпизодъ о Мелитинѣ существовалъ отдельно отъ заговора съ именемъ Сисинiя, но когда произошло это слiянiе, - несомнѣнно, впрочемъ, на греческой почвѣ, - рѣшить пока трудно.

Евг. Ляцкiй.

136